«Вы не плачьте, мамы, все равно придут наши...» Памяти Майи Пегливановой - участницы «Молодой Гвардии»

20 мая 1925 года в Ростове-на-Дону в семье служащего родилась Майя Константиновна Пегливанова – будущая участница подпольного молодежного движения «Молодая Гвардия». В 1926 году после смерти мужа мать Майи Анна Васильевна с десятимесячной дочерью переехала в поселок Первомайку Краснодонского района

Краснодон – новый дом

Анна Васильевна поступила работать в сберкассу, а Майя оставалась дома с бабушкой, которая с детства прививала внучке любовь к труду: вместе поливали грядки, мыли посуду, поддерживали чистоту в доме. Майя рано научилась штопать, шить, вышивать. Любила слушать сказки, а вскоре стала сочинять их сама.

В 1932 году Майя пошла в первый класс Первомайской школы № 6. Она привлекала к себе внимание окружающих своей неисчерпаемой энергией, жизнерадостностью, умением преодолевать трудности. Будучи ученицей шестого класса, стала пионервожатой в младшем отряде. Все свободное время уделяла малышам.

По рассказам матери Майи Пегливановой Анны Васильевны, летом 1941 года девушку вместе с подругой Шурой Дубровиной прикрепили к комсомольской организации села Краснянка на время уборки урожая. Она не хотела ее туда отпускать, но Майя ответила ей: «Я секретарь комсомольской организации и обязана первая идти на помощь». «Война заметно повлияла на характер Майи, – рассказывала Анна Васильевна. – До этого она во всем слушала меня. Если я говорила: «Майечка, не ходи в театр или в кино, не ходи к девочкам», – она не ходила, но во время войны стала своевольной и упрямой.

Маленькая Майя с мамой

В 1942 году, когда немецкие фашисты прорвались к Краснодону, мы стали готовиться к отъезду: это было для нас довольно неожиданно, торопились, а Майя так спокойно и ловко собирала наши вещи, словно она много раз уже выполняла подобную работу… Доехали до Новошахтинска, как немецкие солдаты на мотоциклах обогнали нас и отрезали путь. Вскоре нам пришлось лицом к лицу встретиться с этими разбойниками. Они перевернули вверх дном все наши вещи и отобрали все, что им понравилось. Своими грязными руками рылись они в чемоданах Майечки. Ехать дальше не удалось. Когда Шура Дубровина узнала в Краснодоне, что мы застряли в Новошахтинске, то пришла к нам пешком – ее обувь истрепалась, а ноги были покрыты ранами.

Мы прибыли в Краснодон второго августа. Вскоре к нам прибежали Уля Громова, Шура Бондарева с братом Васей, Лилия Иванихина, Лина Самошина – они все радостно приветствовали Майечку. Кружили ее по комнате и с возгласами: «Ура! Ура! Секретарь с нами», – стали высмеивать порядки, установленные немцами. Я боялась, что они также свободно и громко будут говорить на улице и навлекут на себя немилость. Я попросила их быть осторожнее. Майя до конца сохранила свой комсомольский билет. Только в январе 1943 года она спрятала его с другими документами в своей железной коробке.

Непримиримый борец

Майя и ее товарищи ни на минуту не примирялись с фашистским «новым порядком». В те черные дни она часто повторяла: «Никогда, никогда комсомольцы не будут рабами».

По рассказу матери Майи, однажды к ним в дом пришли Ульяна Громова и Нина Герасимова, которые предложили ей принести соли с рынка. Они положили в корзину листы бумаги, и, когда Анна Васильевна подошла посмотреть на них, Майя сказала ей, что это исписанные тетради, которые можно обменять на соль. С рынка вернулись с пирожками вместо соли. Уже потом матери Майи рассказали, что девушки в тот день распространяли на рынке листовки. Нашли женщину, которая продавала пирожки, и предложили ей листовки под видом оберточной бумаги, а та отблагодарила их пирожками.

В декабре Майя принимала участие в вечерах самодеятельности, организованных в клубе имени Горького и клубе имени Ленина. Вечеров они устраивали много, и на одном из приглашенных вечеров я увидела, как Ваня Туркенич танцевал, указывал жестом на портрет Гитлера, который висел на стене, и пел: «Расскажи, расскажи, бродяга, чей ты родом, откуда ты есть». В зале все смеялись. Даже немцы, которые ничего не поняли.

…Мне в голову не приходило, что она является членом тайной организации «Молодая Гвардия». Для меня она оставалась все тем же ребенком. Когда в декабре 1942 года ночью сгорела биржа труда, мы наблюдали пожар из нашего дома. Майи в это время не было дома, я ждала ее с нетерпением. Когда Майя пришла, то сказала: «…Теперь они не заберут молодежь в Германию, так как все документы сгорели, а пока они снова начнут оформлять, что-либо еще случится. Ты подумай, мама, сколько спасено молодежи от угона в Германию».

Майя Пегливанова (2-й ряд снизу, 1-я слева) с одноклассниками, 1933 г.

Очень поздно, только в январе 1943 года, я твердо убедилась, что Майя состоит в нелегальной организации. Когда накануне нового года арестовали Ваню Земнухова, к нам сошлись подружки Майи: Уля Громова, Саша Бондарева, Саша Дубровина, Нина Герасимова, они были сильно расстроены. Я стала говорить про арест Вани Земнухова, Мошкова и предложила им уходить. Майечка мне ответила: «Еще успеем, нужно знать, что станет с мальчиками, говорят, их на базаре будут вешать. Ты, мама, пойди на базар посмотри, есть ли там виселица, и что говорят в народе, а мы тебя будем ждать». Я собралась и пошла. Виселицы на базаре не было, народ сильно волновался, что забрали молодежь. Я подошла к полиции посмотреть, почему там собралось так много людей. Скрывалась в толпе и стала наблюдать и прислушиваться к разговорам. Смотрю, полицаи ведут группу девочек и мальчиков, у одного подбит сильно глаз, весь в кровоподтеках. Полицейские нас плетьми стали разгонять, приговаривая: «Всем так будет, кто помогает партизанам». В толпе слышны разговоры, что это забрали из поселка Краснодон партизан. Я скорее поспешила домой сообщить неприятную новость, и, когда рассказала девочкам, они так все и ахнули! Неужели их в поселке обнаружили? Потом они все оделись и куда-то ушли. Майя и Шура Дубровина пришли домой очень поздно. Я стала Майю ругать, что и их могут ночью забрать, а она мне ответила: «Не волнуйся, мама, дай нам хотя бы последний раз походить по нашей родной земле». Я начала плакать. Майя меня стала успокаивать, говоря, что завтра они с Шурой решили уйти из Краснодона. Вечером Шура Дубровина осталась у нас, вижу, они с Майей взволнованно разговаривают о чем-то серьезном. Я с трудом сдержала себя, не желая вмешиваться в их разговор. Затем они вместе легли спать. Скоро они умолкли. Мне показалось, что они уснули. Я подошла к кровати и с тревогой стала смотреть на них. Вдруг Майя открыла глаза и спросила: «Ты почему так смотришь, мама?» Я больше не выдержала, расплакалась и говорю: «Неспокойно на сердце. Может, вам сегодня спрятаться куда-либо надо?» Майя и Шура стали меня успокаивать, что ничего не случится за одну ночь. Я говорю: «Ведь мальчики-то арестованы, в тюрьме. Их пытают, кто-нибудь может не выдержать и все рассказать». «Ну что ты, мама! Никто из наших товарищей не выдаст. Я сама ни за что не сказала бы ничего». Я снова стала уговаривать Майю и Шуру уйти из города, скрыться где-нибудь, но они остались непоколебимы, ссылаясь на то, что нельзя товарищей оставлять в беде, уйти еще успеем.

За Родину до конца!

Так прошло несколько дней в постоянной тревоге, а 11 января Майю и Шуру арестовали. В тот же вечер забрали Иванихину, Ульяну и других. Страшные дни наступили для нас. Никто из родителей арестованных не отходил от тюрьмы. Оттуда до нас дошла записка, написанная рукой Шуры Дубровиной от себя, Майи, Шуры Бондаревой нам, трем матерям. «Вы не плачьте, мамы, все равно придут наши, мы будем вместе с вами. Мы бодры и веселы». Через три дня после ареста Майи мне как-то удалось через окно увидеть Шуру Дубровину, смотревшую на меня сквозь высокое окно. Она знаками дала мне понять, что Майя спит, но я чувствовала, что она не в состоянии подняться с места. Я ничем не могла ей помочь.

17 января я понесла Майе передачу и видела, как полицейская группа пошла в направлении шахты № 5. В этот день я не могла вернуться домой, стерегла возле полиции, так как полицаи решили отступать. Близко слышен гул орудий. Видела, как подъехала закрытая машина, слышала крики, но не знала, что вывозят наших детей. Утром чуть свет я пошла в полицию, спрашиваю у полицейского: «Сидят еще дети?» Он мне грубо ответил: «Иди отсюда, ты бы еще в 12 часов ночи пришла. Придет время передачи, узнаешь». Все мамы стали сходиться к полиции, а мое сердце чувствует, что что-то страшное случилось, и когда мы стали передавать передачу своим детям, нам отвечали, что их нет, они вывезены в Ворошиловград. Я закричала: «Неправда! Их побросали в шахту, ведь первая партия тоже была сброшена туда».

Я и родители Саши и Васи Бондаревых, Иванихиной, направились к шахте № 5, а люди нас встретили и предупредили, чтобы не ходили туда. Мы увидели цепь полицейских, которые засыпали штыбом кровь. На другой день мы пошли снова к этой шахте и увидели, что стены все в крови, возле дыры шахты кровь, валяются гребешки, а в самой дыре висит застрявший желтый чулок. Я вскрикнула – это Майи чулочек – и потеряла сознание. Когда пришли наши, 13 февраля, мы стали просить, чтобы наших детей достали из шахты. Каждый день до поздней ночи мы стояли и ждали, когда вынут чей-то труп.

Майечку вынули из шахты, целый труп, только ноги выломаны да не было глаз. Остальное рассказать я не могу. Похоронили их всех в парке. Мое утешение в том, что Майя оказалась достойной Ленинского комсомола, научившего ее, как надо жить и бороться за дело коммунизма. Что растет такая прекрасная молодежь».

Иван Сергеев

***

Больше новостей — в Telegram-канале «Твой город»