Как прожить до 100: Жительница Червонопартизанска Анастасия Федоновна поделилась секретами долголетия

Долгожительница из Червонопартизанска Анастасия Мазуренко 29 апреля отпраздновала 100-летний юбилей. Наш корреспондент решила пообщаться с юбиляршей, и отправилась к Марии Федоновне в гости. С фразы «Сiдай ближче! Я глухувата!» начался душевный рассказ о жизни длиною в век.

Беда за бедой

– Многое уже позабылось, но главное – помню. Родилась я в Киевской области, селе Зеленый Луг, – рассказывает Мария Федоновна. – Жили мы хорошо, отец был настоящим хозяином, содержал большой надел земли. В семье было пятеро детей. Однако когда я еще была маленькой, со мной приключилась настоящая беда. Мама пошла к бабушке, а отец топил печку, но отвлекся и пошел управляться.  А я сидела в это время на припечке, и решила спуститься. Пламя из печки перекинулось на охапку соломы, которая лежала на полу.  И только я стала на пол, как загорелась и моя одежда. Помню, что я сильно испугалась, и кричу сестре: «Открой хату, я выйду!». А она тоже, наверное, испугалась и бросилась от меня наутек! Я с трудом открыла дверь и выскочила на улицу, но на воздухе пламя вообще полыхнуло, и я стала кричать. На мое счастье, возле колодца стояли двое соседей, сразу подоспел отец. Общими усилиями огонь потушили, обливая меня водой и молоком. Но я обгорела сильно, так что лечили меня долго, и со временем раны затянулись, но возникла другая проблема.

Это сейчас дитя только родится, его уже одевают, а у нас одежды было мало, так что в холодную пору нашим уделом было сидеть на печи. А так хотелось выскочить на улицу, побегать по снегу! Зимы были лютые, снега глубокие, и нам запрещали выходить. Но я, пока мама с батьком ходили управляться к скотине, тихонько выскакивала, на улицу, и в итоге «набегала» себе в шесть лет серьезные проблемы с суставами. Я год не ходила вообще. Но беда одна не приходит.

Татьяна Петрук: «Тетя Настя раньше жила с родителями моего мужа. Но их уже нет, а теперь мы стали для нее близкими людьми. Она любит наших детей, как родных внуков. Бабушкин дом находится рядом с нашей квартирой, так что мы постоянно контролируем ситуацию, да и соседка до травмы постоянно прибегала. Мы помогаем, но она обслуживает себя сама, потому что понимает: пока она двигается –живет! Думаю, что бабушка так долго на этом свете, потому что она очень добрая. Не помню, чтобы она кого-то обидела или оскорбила, всегда желала людям только здоровья»

Вскоре заработали колхозы, и я пошла работать туда. Приходилось выполнять все полевые работы, и для десятилетней девчонки это было очень тяжело. Да и платили очень мало, так что не то чтобы одеться, а на еду не хватало! Пришлось идти пешком в сторону Умани. И работу я нашла в 43 километрах от города – в наймах я нянчила детей. Там меня и застала Великая Отечественная. Помню, как возле громкоговорителя собрались люди, и там я услышала: «Граждане, началась война! Немецкие войска бомбили Киев!». Люди сразу забегали, и что было в магазинах, размели все. Хозяева, у которых я работала, засобирались на Родину,  куда-то далеко. Хотели и меня взять, но я отказалась ехать на чужбину, и отправилась домой, и снова пошла в колхоз. Мужчин всех забрали на фронт, так что вся тяжелая работа легла на плечи женщин и детей: мы и  волами возили, и руками тягали. Но это еще не все.

Староста был такой преданный немецкой власти, что когда в 1942 году молодежь начали угонять в Германию, забирали даже 14-летних детей. При этом такой крик и плач стоял! Не обошла эта чаша и нас с сестричкой. В Германии мы пробыли 3 года. Я работала на фабрике, там мы делали какие-то детали.  Жили в трехэтажных деревянных бараках. Антисанитария  была полная: клопы нас просто заедали. У нас была грубая спецодежда, а из обуви выдолбленные деревянные колодки.

На работу водили полицаи. Кормили похлебкой: шпинатом и брюквой (это такой овощ, по форме похожий на редиску, а по вкусу – на капусту). Это варево по виду очень походило на жидкие коровьи лепешки. Есть хотелось постоянно, и чтобы притупить чувство голода, я бросала в тарелку буквально горсть соли. Потом пила много воды, и наполненный желудок уже не так реагировал на голод. Хлеба давали кусочек граммов сто, и то, если его можно назвать хлебом. Там были одни «устюки» и полова. Беда еще была в том, что кусочек давался на четыре человека. Помню, как подруга взяла хлеб на хранение, и не выдержала: втихую откусила, потом еще и еще. В итоге съела весь кусок. Она плачет, потому что чувствует себя виноватой, а мы плачем, потому что остались голодными. По праздникам у нас был «царский» обед – нам давали по три картошины. Мы ходили голодные, но некоторые немцы завидовали нашему здоровью, говорили: «Едят, как свиньи, а на здоровье это никак не отражается!». Но были и те, кто относился по-человечески. Помню, рядом работал пожилой механик, он все пытался подкормить меня. Немцы брали с собой бутерброды, и он иногда делился со мной. Несмотря на голод, сильно стеснялась. Он, бывало, положит на мое рабочее место и уйдет, я тогда уже поем. Мы работали все вместе: русские, немцы, итальянцы. По субботам  делали уборку. А после работы, несмотря на усталость, собирались вместе: русские, украинцы, – и  как запоем! А немцы бегут слушать, им очень нравилось.

А вот моя сестра работала на хозяина. Как она рассказывала, трудиться приходилось с утра до вечера, но кормили хорошо. Но это я узнала уже потом, ведь хоть мы и были эти годы в одной стране, – ни разу не пересеклись.

Домой!

Потом начались сильные бомбежки, немцы все разбежались, а нас эвакуировали в Штуттгард, который заняли американцы. Жили мы там тоже в бараках, но уже не работали, да и питались значительно лучше. Даже печенье давали, которое приходило из Америки в маленьких посылочках. Там мы пробыли какое-то время, а потом приехала комиссия, нас отправили по домам. На дорогу даже давали небольшие тормозки. Когда я приехала, то сестра уже была дома, но жила у тетки, потому что в нашей хате было все разбито, и не было ни окон, ни дверей. Мы обнялись и долго плакали.

Сельчане и родственники немного помогли привести жилье в надлежащий вид, а мы пошли работать в колхоз, но дела после войны там шли неважно. Люди выживали как могли. Не было за что купить и куска мыла, так что мы жгли сухой бурьян, и этим пеплом стирали. Сначала спускали щелок, то есть золу завязывали в тряпочку, заливали водой, и этим стирали. А руки протирали травой, которая в народе называлась собачьим мылом.  А еще у нас сеяли конопли, в речке их мочили, затем били, чесали и пряли нитки, а потом ткали полотна на специальном верстаке. А уж из этой ткани шили сорочки. Так что руками работать я привыкла с детства.

Раньше я часто ездила в гости к сестре на Родину.  У Татьяны тоже не было ни мужа, ни детей. Благодаря соседям, мы нередко общались по телефону. Но года три она не выходит на связь, так что о ее судьбе ничего неизвестно. Если она жива, то ей  102 года.

Я сделала паспорт и решила завербоваться: ездила в Кривой Рог, Макеевку. Приходилось много идти пешком. Еды не было, ночевали где придется. В таких антисанитарных условиях на меня напали вши. Причем, все так жили, не одна я. Последний раз я завербовалась сюда, так и осела в Червонопартизанске. Но тогда он еще не был городом. Ведь ему чуть больше 60 лет, а я здесь живу уже 70.

Сначала я попала на строительство шахты «Красный Партизан». Приходилось и раствор мешать, и кирпич таскать. А потом меня перевели в ЖКО. Работала я на обслуживании домов, оттуда и ушла на пенсию. Там я выполняла много грязной работы, потому что грамоте учиться было некогда. Закончила начальную школу, но училась так, что не было ни книжек, ни тетрадей, да и ходила в чем попало: на одной ноге галоша, на другой ботинок. Но Евангелие почитать могу.

«Долгая лета!»

Замужем я была недолго (супруг частенько заглядывал  в бутылочку), так что детей у меня нет. Думаю, что все пережитое серьезно подорвало мое здоровье, ведь болею я с 40 лет. После того как пошла на пенсию, по врачам хожу редко, однако таблетки пью исправно, к примеру – от давления. Да и зрение уже не то: тем глазом, где есть искусственный хрусталик, который поставили в 2005 году, я вижу хорошо, даже нитку в иголку могу затянуть. А вот другим –  плохо.

Спать ложусь рано, часов в восемь, и просыпаюсь тоже рано – около шести. В течение ночи встаю, чтобы подсыпать печку (у меня сильно мерзнут ноги, так что топлю я долго). А днем пока покушать приготовлю, сильно устаю, так что бывает, что ложусь и в течение дня. Но постоянно лежать нельзя, нужно немножко шевелиться. Я кушаю все, но понемногу. В праздник готовлю картошку с курочкой, люблю рыбку. В магазин не хожу, но соседи мне помогают. Вот у одной из таких помощниц беда приключилась: ее сбила машина, и с поломанной ногой она лежит в больнице. Я очень за нее переживаю.

Телевизор не смотрю, потому что у меня никогда его не было. И надобности в нем я никогда не испытывала.

Несмотря на то, что родители были баптистами, я хожу в православную церковь. Крестилась я здесь, в Должанке, когда мне было уже за тридцать. Раньше я постилась, но сейчас священник дает послабления. Вот недавно меня привезли в церковь, причастили, батюшка поздравил с юбилеем. Пели «Долгая лета». У Боженьки прошу, чтобы я сама себя обслуживала, не слегла, и пожила подольше.

В молодости смерть за мной буквально ходила по пятам, я часто чувствовала, что скоро умру, и предположить  не могла, что доживу до такого возраста. Я думаю, что долголетие дается Богом, и его нужно заслужить всей своей жизнью. Я не ропщу и благодарю Спасителя за все.

Лилия Голодок