По национальному признаку
– Наши далекие предки приехали в Малороссию еще при Екатерине II, – говорит Дитрих Абрамович. – Отец родился в Запорожской области, мама в Черниговской, а я появился на свет на Дальнем Востоке в 1936 году в селе Блюменорт Амурской области. С немецкого название переводится как «место, где растут цветы». Это была менонитская община – последователи одной из старейших раннепротестантских церквей. Нас у родителей пятеро – два брата и три сестры (одна из них живет в Германии). Я самый старший.
Когда в 1938 году начались репрессии, родного дядю расстреляли по ложному доносу, инкриминировав шпионаж. Отцу тоже такую статью пытались пришить, но один из заключенных посоветовал не подписывать никакие бумаги: «Подпишешь – погубишь и себя, и семью!»
Его «всего лишь» отправили валить лес, тогда это называлось «Трудармия». В 90-е году всех репрессированных реабилитировали, и мой отец стал ветераном трудового фронта.
В 1941 году по распоряжению партии и правительства немцы были депортированы – их вывезли подальше от китайской границы. На бортовых машинах их отправили в Селемджинский район Амурской области. На всю семью разрешалось брать только небольшой узелок, поэтому никакие старинные семейные реликвии не сохранились. Все лишнее просто выкидывали из машины. Мою двухмесячную сестру надсмотрщик чуть не выбросил, посчитав, что это сверток одежды. Когда выгоняли из избы, мама, понимая всю сложность своего положения, успела схватить маленький мешочек муки. Когда другой охранник увидел узелок, чтобы никто не заметил, тихонько засунул его маме за полу пальто. Но, разумеется, по прибытии этого запаса хватило всего на пару дней, а далее начались трудные дни. Люди бедствовали и недоедали, а я вообще чуть не умер с голоду. Родственники пророчили: «Не услышит он весной кукованья кукушки!», но судьба мне уготовила долгую жизнь. Мы часто ходили в лес за грибами и брусникой, и это помогало выжить в голодные годы.
Люди жили под постоянным присмотром, и нужно было каждый день отмечаться в комендатуре. Несмотря на все трудности, мы жили дружно.
А когда разрешили выезд, родители нашли село, где были начальная школа и сад, а я учился в соседнем поселке в школе-интернате, где и окончил 7 классов.
После смерти Сталина нам разрешили выехать «на материк», счастью моему не было предела. Я получил паспорт, и с родней отправился на поиски лучшей жизни. Сначала в Казахстан, где тоже жили родственники, потом в Березовские минеральные воды, под Харьковом, откуда и завербовался на Донбасс. Сюда я приехал с двоюродным братом, потом в Свердловск перебрались одна из сестер и родители. Это было в конце 50-х годов. Я закончил курсы машинистов электровоза, и шахтерскому труду посвятил более 40 лет. Начал трудовую деятельность на шахте №6 «Центросоюз», потом работал на 14-17, а после ее закрытия перешел на Войкова, откуда и ушел на пенсию.
«Sprechen Sie Deutsch?», или «Вы говорите по-немецки?»
– С рождения папа жил среди немцев, где все разговаривали на «платтдойч» – это северный диалект, который больше похож на голландский язык, – подключается к разговору Татьяна Дитриховна. – Поэтому в детстве по-русски разговаривал очень плохо, но, когда они переехали в другое село, где была школа, язык освоил довольно быстро. А в дальнейшем выучил и украинский. А вот дедушка хорошо знал литературный язык, даже выписывал газеты на немецком, и переписывался с многочисленными родственниками. Они с бабушкой были глубоко верующими, постоянно читали Библию. Книгу прислала в подарок родня из Германии. Она была очень красиво оформлена, шрифт выполнен в готическом стиле. К сожалению, Священное писание вместе с моей тетушкой вернулось на прародину.
Помню, папа мне читал народную потешку на родном языке про божью коровку (и тут Дитрих Абрамович начинает читать ее наизусть, при этом объясняет, что у них божью коровку называют «божьей лошадкой»).
Когда в гости приходили бабушка с дедушкой, они с папой разговаривали по-немецки, но мы с мамой ничего не понимали. Однако при чужих людях свою национальность они не афишировали и общались на русском. Репрессии закончились, а страх у людей, которые прошли через НКВД, остался, да и в народе была еще свежа память о войне, и для некоторых слово «немец» равнялось слову «фашист». Когда мама выходила замуж, не все одобряли ее выбор, ходил шепоток: «За немца пошла!» Папа взял в жены донскую казачку. Со временем семья пополнялась русскоязычными, язык и традиции забывались, а немецкие имена заменяли на более понятные для этой местности: бабушка Агнетта стала Натальей, дядя Генрих – Андреем, а папа – Дмитрием. Сейчас он помнит только отдельные слова.
Стоит сказать, что в тяжелые 90-е родственники настойчиво предлагали переехать на ПМЖ в Германию, но мама категорически отказалась, и у нее были на то причины. В Великую Отечественную ее отец пропал без вести, и к тому времени она знала, что в конце войны он попал в плен и погиб в Норвегии, в концлагере.
«Стойкий, нордический»
Несмотря на приглашения, на исторической Родине я не была, хотя хочется прикоснуться к немецкой культуре, ведь ее пласт огромен. Меня привлекают архитектура, живопись, поэзия (люблю Гете), музыка. Мне нравятся народные песни и танцы. На то, как исполняли их мои тетушки, которые живут в Германии, я смотрела с упоением. Мои сыновья очень увлекаются музыкой, в том числе и немецкой. Особое уважение вызывает композитор и дирижер Макс Регер, по стечению обстоятельств он полный тезка моему старшему сыну.
В обществе сложился стереотип о воинственности немецкой нации, но на мой взгляд – это не так. В отличие от южных, более темпераментных немцев, северные – тихие, спокойные, можно сказать, как в фильме «Семнадцать мгновений весны» – характер стойкий, нордический. Такими были и мои родственники. И в немецком обществе уважают именно эти качества, а еще пунктуальность, исполнительность и трудолюбие – это национальная черта. Немцы во всем поддерживают порядок, и все, за что ни берутся, делают «с немецким качеством». Этому доказательство – мой папа. В свои 89 лет у него дома все по струнке (это действительно так!)
Все женщины в нашей семье увлекаются рукоделием, особенно шитьем и вязанием. Бабушка пряла козью шерсть, и по старинным узорам, которые передавались из поколения в поколение, вязала пуховые платки, носки варежки. Я тоже люблю рукоделие.
Мне нравится немецкая кухня, но больше всего по душе пришелся фруктовый суп. На яйцах готовилась домашняя лапша. Ее отваривали, промывали и заливали сладким компотом или киселем, подавали со сметаной. А еще готовили старинные дрожжевые булочки. Они состояли из двух частей и были похожи не крепкие грибочки, поэтому назывались «твайбок», что означает «две запеченные». А папа вспоминает «ребобу» – это дрожжевая лепешка, похожа на пиццу, с кусочками сала. После голодных лет это было настоящим деликатесом. В праздники тетя готовила яблочный штрудель, а на Рождество – медовые пряники. Подавали их с травяным чаем. Все это было очень вкусно!
«Главное – живи по заповедям Господа!»
Дедушка с бабушкой были баптистами, но я воспитана в православии. Разногласий в этом вопросе в семье никогда не возникало, но бабушка всегда хотела, чтобы я ходила в молитвенный дом, приглашала на праздник жатвы. Я объясняла, что православие для меня было и остается единственной религией: «Не обижайся, но я крещенная в православии, и не могу предать своей веры». На что она отвечала: «Главное – живи по заповедям Господа!» Жаль, что я не могу за них в храме свечку поставить, ведь они были очень хорошими людьми. Мы молимся за них дома. Баптисты крестятся в сознательном возрасте, и папа долго оставался некрещенным, и это меня очень беспокоило. В 82 года он сам пожелал принять православие.
День моего бракосочетания совпал с 45 годовщиной свадьбы бабушки и дедушки. Они подарили нам большое одеяло со словами: «Желаем, чтобы вам всегда было тепло и уютно не только под ним, но и в жизни. Мы прожили трудную жизнь, но счастливы от того, что были вместе. И вы любите и уважайте друг друга!» Теперь не за горами уже наша с мужем 45 годовщина, и я часто вспоминаю их теплые отношения. Вместо привычного нам пожелания доброй ночи, они просили друг у друга прощения: «Прости меня, Нэтушка, если я тебя сегодня чем-то обидел!», «И ты меня, Абрамчик, прости!» Может быть, это не национальная и даже не религиозная традиция, но в их семье было так!
В детстве на Дальнем Востоке дети нередко обзывали папу «фрицем». А на Донбассе, хотя люди перенесли все тяготы оккупации, никто не ставил отцу в упрек его национальность. Конечно же, я и мои дети (двое сыновей) уже не чистокровные немцы, но мы не стыдимся своей нации, я осталась на девичьей фамилии, но душа у нас русская. И теперь «местом, где растут цветы», для нас давно стал Свердловск.
Лилия Голодок
Cледите за главными новостями ЛНР в Telegram, «ВКонтакте», «Одноклассниках».
