Из шахты – в ополчение
– Я в ополчении с 2014 года, – рассказал «959.РФ» Дмитрий. – До этого сначала работал на шахте «Должанская-Капитальная», а потом на «Красном Партизане». 22 июля мы вышли из забоя и обнаружили, что шахта подверглась минометному обстрелу. Поднялись на-гора и увидели, что никого нет, во дворе горят машины, выбило все стекла, и территория предприятия усеяна осколками. На автобусе добрались до города – пришлось ждать, пока закончится бой возле Александровки. Когда проезжали мимо, на блокпосте нас остановили украинские военные. Их техника колонной стояла возле горевшего пшеничного поля: бензовозы, БТРы, танк и много людей в черной форме. Подошли трое небритых военных и по-украински приказали всем мужчинам в автобусе выйти, затем открыли стрельбу из автомата, чтобы нас запугать. Обыскали, разорвали сумки, мне и еще двум ребятам прикладами разбили лица, запрещали говорить по-русски.
Когда я добрался домой, мне позвонил мой друг Александр Волков и предложил вступить в ополчение. Я пошел в нашу военную часть, там уже было много народа. Записался в ополчение, меня направили на освобождение Червонопартизанской таможни. Нас было 17 человек, мы сидели под мостом рядом с ней, у нас там были небольшие окопы. На таможню зашли украинские части. 3 августа мы собрались и пошли на штурм. У нас были берданки, противотанковые управляемые ракеты, гранатометы и один пулемет. Солдаты ВСУ сидели в бывшей женской зоне. Наш командир с позывным «Узбек» поджег вражескую БМП, боец с позывным «Кипиш» стрелял из «Утеса» – он пошел в атаку в красном пиджаке и шляпе. Юра Агеев в бою получил три пули под сердце – у него из-за ранения отказали ноги, он теперь в коляске. Так таможню и отбили, и нас там поставили дежурить.
Рядом, в Вознесеновке, нашли огромное захоронение – солдаты ВСУ складывали там тела убитых, как фашисты в Бабьем Яру в Великую Отечественную.
Присягу в казачьи войска принесли в Перевальске, а зимой нас отправили в Дебальцево.
Операция длилась месяц и завершилась для солдат ВСУ Дебальцевским котлом. А потом нас направили в Станицу Луганскую, стоять на линии боевого соприкосновения. Однажды ночью мы совершили вылазку, чтобы снять висевший напротив нашей позиции украинский флаг и установить вместо него Знамя Победы. Вот только в темноте его повесили вверх ногами, и издали надпись на нем была похожа на арабскую вязь, из-за чего бойцы украинской армии решили, что позицию заняли чеченцы. После этого две недели в нашу сторону не было ни единого выстрела.
Бой на мосту в Счастье
До 2022 года ситуация была стабильно напряженной, а 24 февраля нашу мехроту отправили на штурм города Счастье. 97 человек, могу назвать всех пофамильно. И в этом бою первый раз был серьезно ранен: в левую руку попал осколок – нас обстреливали из минометов и другого самого разного вооружения.
Дело было так: мы ехали колонной, впереди три БМП-2. Одна из них прорвалась в город, а две были расстреляны. Мы были в первом КамАЗе, за нами было еще два и газон-66 – «Шишига». В кабину к нам попали из РПГ-7, водителя Кирилла Смирнова и двух старших офицеров ранило, они вывалились из машины. Грузовик остановился, и нас начали расстреливать. Владимир Надольный выпрыгнул, чтобы открыть борт грузовика, потому что у него заедала щеколда. Сразу после этого его убил снайпер. ВСУшники пустили дым, ничего не было видно. Стреляли и трассерами, КамАЗ загорелся. Вели огонь из крупнокалиберных пулеметов, минометов, на деревьях на стропах висели снайперы.
Против нас на мосту стояло 4 тысячи человек – 2 бригады, на подготовленных и укрепленных позициях.
Мы отползли к бетонным блокам – со мной были Анатолий Кулешов, Михаил Бондаренко и Андрей Жариков. Прикрывали стрельбой из автоматов ребят, которые ползли по мосту под огнем противника. Застрелили корректировщика с нашивкой в виде британского флага, который указывал, где находятся наши ребята. Когда стало совсем плохо, мы и сами начали выбираться ползком, я тащил с собой двух бойцов – Владимира Абрамяна и Алексея Хомутянского. Они были тяжело ранены, и я сказал им цепляться за мои ноги. Я тащил их вперед, а они меня сзади подталкивали. Перед нами ползли Анатолий Косоногов и Александр Грибов, еще дальше два бойца тащили раненого Кирилла Смирнова, за ним тянулся кровавый след, по которому мне пришлось ползти.
Видел, как убивают наших ребят, как они горят рядом с КамАЗами. В результате прямого попадания мины на моих глазах погиб Андрей Кушнирук. Михаил Иващенко, стоя на коленях, прикрывал отход ребят стрельбой из пулемета. Я не сразу понял, что у него нет ног по колено, их оторвало, и он стоял на обрубках. Его застрелил снайпер.
Нам повезло: украинские военные планировали взорвать мост, но осколками перебило кабель, и взорвалась только его часть.
Мы смогли отступить, раненых отправили в госпиталь. В том бою погибло 29 человек. Я это точно помню, потому что устанавливал памятник со списком их имен, передавал их в наш горсовет.
Три ранения
Я получил контузию и был ранен в левую руку. Сначала нам оказали помощь в Луганской больнице. Врачи были молодые, из Москвы, и не смогли вытащить осколок из моей руки, потому что он залез в кость под артерию. Помогли мне с ним только в Красноярске, но уже после того, как я получил еще одно ранение.
Контузию мне лечили месяц. Лежал в свердловской больнице, после чего меня направили в Новоайдар, там мы охраняли госпиталь. Потом отправили в Северодонецк. Во время штурма лакокрасочного завода мне в левую руку попал осколок мины. Тогда погиб мой друг Александр Кушнирук.
21 июля меня отправили в Соледар. Там, 8 августа, я получил пулевое ранение в ту же левую руку, в результате чего были повреждены кости. Мы тогда вышли на задание группой, схлестнулись с грузинским легионом. Снайпер попал в руку, и с пулей вылетело 7 сантиметров кости. Произошло это так: зашла группа «Ахмат» из Грозного. Их было 25 человек, и я должен был их прикрывать. Пошел с пулеметом вперед, и в меня попали. Мне сказали возвращаться. Добрался до позиции, но там не оказалось жгута или просто веревки, и мне сослуживец сказал, что рядом в посадке сидят мобилизованные. Говорит, мол, побежали туда. А я отвечаю: «Как побежали, я уже кровью истекаю, она фонтаном бьет, нужно артерию пережать». Но сослуживец испугался крови, и пришлось бежать на соседнюю позицию. Добежали до мобилизованных, я спрашиваю: «Где медики?», а сам уже весь белый, много крови потерял. Мне вкололи промидол и перетянули жгутом руку. Отвезли в местную больницу, потом в Стаханов – там мне наложили шину. А из Стаханова уже перевезли в Свердловск. Здесь я полежал, и у меня кость срослась неправильно, мне предложили лететь в Красноярск, потому что только там есть нейрохирург, способный мне помочь.
В Красноярске меня лечили 3 месяца. Вытащили из руки осколок от мины, который я еще под Счастьем получил, и осколки кости. Опилили ее, вставили пластины. В руке теперь нет трех нервов, большой палец практически не чувствую, пальцы плохо сжимаются. Я оказался больше негоден к строевой службе, и в паспорте теперь указано, что я больше не являюсь военнообязанным. Но при этом мне не поставили инвалидность. На ВВК присвоили группу «Д».
Борьба с бюрократией
Мне заплатили за ранения, но пенсию не назначили. А оказывается, нам нужно было еще заплатить расчетные и пять окладов – выплату за серебряный орден Доблести второй степени. В военкомате говорят, что не хватает военной выслуги. Не засчитали службу в пограничных войсках Украины в 90-х годах и в ополчении в 2014-2015.
По профессии я машинист подземных установок, но с такой рукой уже не могу работать по специальности, да и по возрасту уже никто не пропустит. Военный стаж считается год за три – насчитали 19 лет, и подземного стажа у меня 13 лет. Общий стаж получился 31 год. Получаю ветеранские – 4700. Для пенсии, как мне объяснили, нужно 12 календарных лет военной службы, а я служил не в российской армии, а в армии ЛНР. С такой проблемой столкнулись и мои товарищи по службе.
Сейчас живу в Ростове-на-Дону, работаю в охране. Собираюсь дальше пробовать оформить пенсию и получить право пользоваться льготами, положенными ветеранам боевых действий.
Сергей Марчуков
Cледите за главными новостями ЛНР в Telegram, «ВКонтакте», «Одноклассниках».
